Возможно, самосовершенствование - это ещё не всё. Возможно, саморазрушение куда важнее.
- Ты могла выстоять, но не стала.

Секунда.
Миг.
Щелчок.

Оно появилось. Они включились.
Лишь только хлопнула за ним дверь. Громко. Прочно. Придерживаемая сквозняками холодного замка.

Его брови дрогнули и сдвинулись ближе к переносице. Шаг, шаг, шаг. С каждым из них, с каждым из этих невыносимо медленных передвижений его тело медленно, словно налитое свинцом, наклонялось. Если бы она стояла ближе - а это случится, если он не остановится - это было бы сродни западне. Что? Она уже там. Бегала до сих пор по клетке и наконец попалась в мышеловку.

Он зарычал. Грудные раскаты раздались ещё до его слов.

- Ты предала, - такие неестественно тихие слова. Лучше, чтобы он кричал? Она тоже так думала поначалу. - Ты их всех предала, каждого из них. - Руки заведомо дрожали, тянулись закрыть уши, защитить себя от этого. - Ты убила не себя. Твоя смерть - ничто. Ты убила их всех.

Казалось, он ждал этого всю жизнь.

- Ты показала, что им не к чему идти.

Они не должны были соприкоснуться. Они бы этого и не сделали, но всё пошло ко всем чертям.
Он рванул рукав мантии, оголяя руку, показывая отвратительную, навеки въевшуюся татуировку.
Через чёртов школьный стол схватил её руку и заставил её пальцы обхватить метку прочно, больно, близко. Он наклонился и заглянул в её глаза снизу. Ей некуда было бежать. Она себя убила.
- Я не хочу тебя спасать. Я не смог бы, если бы захотел, потому что тоже падаю.
Рваные фразы, острые слова и её пустая душа, вбирающая их, но не впитывающая, не понимающая, ошалевшая, пустая, вдруг лишённая витиеватых нитей, всё это время красиво прятавших её голую пустоту.
Ей не было больно смотреть в его глаза, но это было - буквально - остро: её кожа горела, она чувствовала, как стекает кровь по её руке, стекает из пореза, оставленного тончайшим платиновым лезвием.
Но лезвия не было, всё крылось в его глазах.
В глазах... как мало.
Палочка, которую она держала в руке, среагировала на мысленный позыв и вывела простой узор на коже.
М. не вздрогнул, не забрюзжал слюной. Скинув её руку сперва, сделал шаг назад. Одной рукой отшвырнул стоявшую между ними парту, и та с грохотом, после с треском, отлетела к стене.

Схватил её рукой за шею, сжимая горло до её сиплых хрипов. Другая рука бесцельно размазывала кровь по её руке, пачкала её мантию, его рубашку.

- Вспоминаешь свой коронный алый, родная?

Впервые за долгое время её накрыло, и всё настигло её. Она не хлюпала, не плакала, не рыдала; она истошно кричала, а он с бешеным огнём в глазах размазывал солёную влагу с её глаз, которую было не сдержать, с кровью.

Если б он сказал ей сейчас прыгнуть, она бы прыгнула.

Но он бы дал ей сейчас сделать что угодно, но не дал бы умереть.

Он и не дал.

Обезумевшая, обмякшая, мокрая, она в его руках была порванной струной, а не натянутой.
Она в его руках была жертвой, а не виноватой - как он мог допустить обратное?
Он, не смотря на свои слова, её, разумеется, спас.


march'14

@темы: hp, dramione, writing